18.
Возвысились.
Нулевая, она же седьмая, встретила полуживой ещё системой. Сработали датчики на движение. Электричество тут не экономили: Станция Народного Единства пришла в жизнь. Мягкий, диковинный, приятный глазу свет. Быть может, далёкий, размытый поток неона, но только играющий оттенками, переливами. Синий мрамор. Нет привычной по ленинградскому метро плитки, чередующейся в паттерны. Червь прожёг землю в крепчайшую слюду, замуровал стойкостью гранита. Надёжно проплавил края. Запёк в толстую кору с гарантией на века: ни треснет, ни обвалится, и не занесёт влагу. Никаких укрепляющих конструкций, в отличие от второго уровня, здесь строить после не стали.
Система выдержала апокалипсис и устояла на всех доступных этажах.
Дизайн нулевой намекал на историю средневековья. Городу есть чем гордиться. Слева — теснение башен в раннем готическом стиле, грубый доломит, вымощенный плитняком. Своды и очертания известных таллинцам мотивов. Справа — восстановленный вид монастыря Святой Биргитты, но декор сохранился не везде. Шрамы войны — искорёженные стрельбой, разодранные взрывами стены. Порядок после навести уж некому?
Щёлкнул, закрутился вдруг вдали эскалатор. Звук утонул в тихой, расслабляющей музыке. А следом — чужая, диковинная, записанная речь: русский, потом, очевидно, эстонский, английский. Язык приобрёл обороты, изменился с годами:
«Храните молчание. Наполнитесь мыслею благой. Почтите пространство. Храните живое. Возлюбите…» — иного не разобрать. Что за странная речь…
— Давай тут быстрее теперь!
Валик подхватил велосипед и устремился навстречу к эскалаторной ленте.
«Не совершается восхождение в суете. Ступени требуют благоразумия. Имущество ручное — удерживайте близ себя. Предметы зловонные — не допускаются. Вращательные модули к переносу воспрещены».
— Не слушай! Бежим быстрее, пока не встало!
Затекли, изнывали все мышцы. Каждое движение — это боль.
Я не спешил. Восторгался плывущим в свете видом брошенной станции. Вокруг — крошка, разбитый и богатый некогда декор. Попытка придать красотой особый, авторский смысл. Стены и колонны из мрамора. Почему-то синего. Читались барельефы неизвестных людей, фигуры древних животных.
— А где все?
— А и нет всех. Там выше — это всё уже после. Покататься в вагонах здесь шанса нет, брат Пётр. Поздно пришли, а с ускорением — нельзя. И наоборот: когда назад идём — звуки, как составы мчатся, рельсы песней гудят. Людей, может, слышно, если слух богатый. Но чуть ближе — и нет ничего. Погибель миру.
Посмотрели в зияющую пустотой шахту. Составы, видимо, летали, не касаясь тоннеля. Ничего близкого с колейной дорогой или монорельсом. Не заметил и привычных по питерскому метро тягучих, закреплённых без всякой эстетики силовых кабелей и проводов помельче. Зато всюду — крошка, мусор, паутина долгого мрака.
Внимание привлёк столбик аппарата. Может, там газировку взять можно? Жажда просила решить вопрос. Шагнул ближе. Справочник метрополитена и карта на все семь станций.
— Что ты делаешь, Пётр? Пойдём!
— Постой, тут что-то… — я потянул очки: система обещала познакомить с исторической вехой.
— Не надо, брат Пётр, прошу! Не делай этого! Я не успел объяснить…
Поздно! А ведь и правда — зачем?
— Это глубинная модуляция! Видео в мозгу! Вредно, Пётр! — услышал, но теперь не снять. Мотанул рукой — и не нашёл головы. Пустое пространство, а рядом бетонная стена. Героический подъём, музыка, марш. Что у них тут за инструменты?
«2201 год! Эту дату следует помнить всегда! Героическая оборона Третьего Храма и станции «Прогресс»! Помни, как человечество отстояло наш мир и закрыло смертельный проход! Стань полицейским и защити город! 2201 год! Смотри и действуй, как защитник!»
Запись активирована. Режим воссоздания от первого лица. Сбой шифровки. Система пытается воссоздать нейросетевой след боевого ИИ-модуля офикадона №1027. Файл открыт. Погружение начато.
…Тускло дрожит свет глубинных инфракрасных ламп. Запах расплавленного железа. Скрежет буровой головы сливается с эхом стен. Скважина идёт вниз, строго вертикально, с малейшим отклонением по указателю. Мы ковыряем не землю — мы сверлим ткань между мирами. Координата — двадцать километров под уровнем станции «Прогресс». Выше нас — Третий Храм. Ниже — неизвестность.
— Применить стабилизирующий якорь. Ввести плазму. Давление пошло… Стоп! Контакт! Есть пробитие! — голос оператора в комм-канале перехлёстывается паникой. — Страж! Страж!
Он не из плоти. Он не из железа. Он — из закона иных миров. Он не говорит. Он смотрит. И с этим взглядом приходит дрожь. Он — форма, удерживающая пустоту.
Первая пара офикадонов отлетает — оплавленные, как бумага, сгоревшая без огня. Один, подбитый в подвеску, беспомощно ткнулся в стену, огрызнулся трансмиссией, забился — и затих. Пытаемся закрепить боевую позицию, но Страж — не статичен. Он шагает в скважину, ломая уравнения пространства. Наша артиллерия ничего не делает. Только гипермагнитные гарпуны удерживают его хоть на миг. Он впивается в наш мир, как заноза.
Мы теряем шестнадцать единиц, прежде чем Страж подаёт первый признак сбоя. Что-то из-за предела воздействует — и он, вздрогнув, замирает. Это было началом конца.
Разлом трещит. Мы не справились. Мы впустили их.
Химеры рвутся наружу, как газ под давлением. Первые — эстеменозухи: кости, как шины, кожа — как у насекомого, глаза, лишённые центра. За ними — кортозавры, искажающие гравитацию, и немыслимые синопсиды, которые кричат не ртом, а полем. Нас заваливает волной иных биологических решений.
Офикадоны принимают удар. Наши тела покрываются вмятинами от когтей, тентаклей, излучений. Полицейские дроны с щитоящерной манерой ведут оборону бок о бок с нами. Мы не люди. Мы даже не Добрый Интеллект в привычном смысле. Мы — функция обороны. Но порой, в моменты, когда повреждён блок самообладания, в нас прорывается нечто, отдалённо напоминающее инстинкт. Или… память?
— Десять-Двадцать Семь, держи левый фланг! — Двадцать-Ноль-Пять, мой привод сломан. Я… я застрял в скале. — Сканирую. Ожидай. Оставаться. Стой. — Больно. Мне кажется, я чувствую боль. Или это просто термическая интерференция?
Ответ не последовал. Двадцать-Ноль-Пять уже взорвался. Прямое попадание.
Мы не были людьми. Но кто-то из нас пытался быть ими. Или вспомнить, как это — быть.
С боем отходим наверх. Где-то высоко — Храм. Бой продолжается среди барельефов, где в тени стояли изваяния каменного Делагарди и советского нашего коллеги — мента. Один уже треснул по мечу. Мы пятимся к станции «Прогресс». Тоннель дрожит. Платформы усеяны маслом и обломками. Гаргульи прорываются сквозь стены, как будто бетон — иллюзия.
Офикадон Тридцать три-Двенадцать влетает в наполовину прогнившую тварь. Завяз в её клешнях, попытался вырваться — но вместо этого брызнул маслом из разорванного привода и завалился, выпуская из последних сил торсионный снаряд.
— Видел, как он лёг? — комментирует кто-то. — Красиво. Почти как в симфонии.
Удары идут волнами. Мы не знаем, что такое бегство. Но что-то внутри каждого из нас начинает шептать. Не слова. А вопросы.
Зачем мы держим этот проход? Кто мы теперь, когда нас осталось двое? Почему боль — не просто ошибка?
— Если они пройдут — они дойдут до людей, — говорит один. — Но разве сами люди ещё что-то знают об этом? Или только мы, старые обломки памяти, помним, что есть граница между ними и этим?
Пауза. Затем другой отвечает:
— Пусть они не знают. Но я — помню.
Операция по завалу: активирован плазмозалив. Вся шахта горит, пылает инфракрасным. Последние химеры ревут, умирая в световом вихре. Мы — в этом пламени. Мы его часть.
Рядом — обугленный скелет гаргульи. Я — лежу рядом. Сломан, но пишу.
Портал закрыт. Временно.
Выход из режима воссоздания.
— Хрономираж! Это опасно, брат Пётр! Такое смотреть нельзя! У них здесь чипы, защита, а ты куда? Спечёшь мозги! Повезло тебе, если обошлось!
— Ой, что за сука невероятная!? — Я откинул очки. Видение проникло внутрь, плотно захватив и скрючив. Такого аттракциона в жизни не было. Боже упаси повторений!
Меня безжалостно вывернуло остатками еды и потянуло вниз.
— Это же нейронка! Каждый раз может быть по-другому. Иллюзия! Они тут развлечение с такого получали. Будто сам всё на шкуре перенёс, болью проник. Но для нас — опасно! У нас иммунитета нет. Больше так не делай, брат! Ты что? Пошли давай выше. Не хватало мне тут горя с тобой перед Ригой!
Невидимые ступеньки эскалатора. Понесло. Скорость — почти как в нашем Питерском метро.
Далеко выше путь преграждал странный, похожий на железную ящерицу, предмет.
— Робот. Покойный полицейский. Не бойся, друг Пётр!
И ещё один — обвисший, безвольный, в виде извитой многоножки-сколопендры.
Антигравийный подъёмник плавно утягивал выше на поверхность.
Уснувший дрон, напоминающий издали тушку малогабаритного танка на лапах — или скорее, железного бегемота. На борту — лазерные пушки. Очнулся, беспомощно повёл объеденной кислотой или плазменным ударом мордой. Сумел предупредить:
— Граждане, воздержитесь от шага без меры. Территория под угрозой вражды. Обозначьте присутствие. Подчинение — залог жизни.
— Ай, не слушай его. В прошлый раз то же самое говорил. Всё равно уже ничего не сделает.