03.
С призраками ужиться можно, а с соседями подчас труднее. В аптеке я купил беруши, чтобы не отвлекали посторонние звуки и непривычное клацанье маятника настенных часов. Второй шаг, это не ложиться спать пьяным. На трезвую голову беспокоить не станут, как надеялся я.
Стратегий новой жизни имелось несколько. Например, можно сделать квартиру в аренду, а самому взять однушку, где-то в Мустамяэ. На разницу вполне умеренно жить и не работать. Имелся вариант, обустроить из квартиры мини-хостель, как это сделали соседи сверху. Самому поселиться в подвале, там же переоборудовать пространство ещё под два номера, и с первым этажом получилось бы пять номеров под сдачу. Общая кухня, ванная, и туалет. Этакая тесная коммуналка, зато можно откладывать и через год, полтора, ну, может быть два, — купить ещё одну квартиру в спальном районе. Взять кредит под залог недвижимости и купить ещё две квартиры, сдавать в аренду и увеличить капитал. Жениться на не весёлой и доброй, то и совместное хозяйство тянуть легче.
Имелся и такой вариант: жить тут самому, работать в две смены, подрабатывать на записях и монтаже и никуда не спешить.
Первый заказ я получил сразу после выхода «Референта» с моим объявлением. Всего один и потому был в печали. Подключил в дом модемный интернет, с тем, чтобы перенастроить сайт, под новый город. Разместил объявления на рекламных досках. И наконец, позвонил сам. Предлагали место санитаром в доме по уходу. Обучение на месте. Совсем рядом от дома, и мыслимых городских стен, что стояли тут некогда. Центр города. Десять минут непринуждённого шага. Прямо напротив, мэрия. Когда-то давно, территория кладбища Святой Барбары. О том, что дома эти стоят на костях, помнят не многие.
Грайффенхагени Хоолдекоду, на Роозикрантси, ещё недавно имело адрес: Лауристини 2. Серое, могучее здание в неоготическом стиле, — в большинстве своём обиталище для стариков, но не редко попадают в него и люди молодые.
В понедельник меня ждали там в отделе кадров.
Время есть и на выходных решил заняться детальным исследованием вещей в квартире. Не давал покоя расклацанный выстрелами камин. Вспоминал слова Валика, что черти по трубе шли. Траектория стрельбы не отрицала сей факт. Вот только, дымоход явно запечатан много лет назад, а разводить в домах огонь, грозит проверкой и штрафом. Я понятия не имел, когда в последний раз имелся визит печника или трубочиста.
Позвонил в квартиру, напротив. Звоночек такой у них старомодный, механический. Крутишь будто завод, ручку, а внутри диски-бубенцы.
На той стороне зашваркали тапками.
— Hallo. Kes sa oled?
— Эх, то сосед ваш новый. Рядом живём.
За дверью покрутили замки. Щёлка, цепочка, подозрительный глаз и седая кучеряшками голова.
— Ой, здравствуйте! Вы теперь новый сосед наш? Ну, слава Богу! – оживилась эстонская бабуля. – Как хорошо, что вы молодой и спокойный. Как нам с дедушкой этим не повезло, isand Jumal…
— А почему так? Это дядя мой, — сказал не подумав.
— Как дядя? Ваш дядя? – тон сразу переменился на возмущённых холод.
— Я его двадцать с лишни лет не видел и не знал, — поспешил отмотать признания я.
Ответом был резкий хлопок и новые манипуляции с ключами. Бабулька отгородилась железным занавесом. Меня можно поздравить, я наследник прежних нерешённых на лестничной площадке проблем, о которых теперь только догадываться.
Табличка гласила, что соседку зовут именем, которое правильно написать на русском, чтобы произнести верно, совсем невозможно. Потому, напишу имя, как на двери: Ülle Meriküla. Между нами теперь ступеньки и пропасть.
На выходных занимался уборкой, подметал и прибирал подвальный свой этаж, перелистывал газеты, подборки журналов, книги. Одна выделялась особенным вниманием к содержимому:
С. Григорьев, М. Емцев, «Скульптор лика земного». Издательство «Мысль», 1977 год. Цена 37 коп.
Вся в пометках и подчёркиваниях. Дядя штудировал, брал знания приступами ни раз, о чём также свидетельствовали многочисленные разрывы и аккуратные склейки страниц после. Конечно, такой интерес вызывал недоумения. Книга резко выделялась по тематике, между сборниками киноальманахов и технических трудов для работников кинематографии. Рассказываю я всё это, конечно, не просто так.
Перед тем, как отправиться в Грайффенхагени Хоолдекоду, заскочил в «Карл Фридрих». Разыскал официанта пред которым имелся денежный и моральный долг за два латте и взвинченные нервы. Повезло. Как раз, его смена. Извинился, вернул средства и немного сверху, за хлопоты. Пожали друг другу руки.
Мужчин, в доме по уходу почти не работает. Всего несколько человек на четырёхэтажное здание. Зарплаты тоже не высоки, и работников ещё поискать. Одно достоинство: центр города.
Текучка кадров, зато, серьёзных требований на знание языка мне не выставили. В коллективе рабочий язык русский в основном. Определили в отделение дементных.
Сорок человек, по четыре старика в каждой палате и свободных мест нет. Сюда очередь, но смерть наведывается в дом почти каждый день. Не удивительно, когда тут доживают свой век.
Работа не из простых. Всё по графику, по механизму. Будет сбой, начнётся коллапс. Утром, по очереди вывести в туалет, поменять памперсы и мокрое бельё. Писаются, почти все. Вонь стоит неистребимая, хоть и проветривают регулярно. Потом помочь одеться и посадить за стол. Спешка и суета, иначе не успеть. Кто-то спускается за обеденным станком, поднимает наверх, открывает отделение, которое всегда на замке, а то, разбегутся. Идёт кормёжка. Кто-то не помнит уже как, и приходится насыщать с ложки. Затем, отвезти станок вниз, там его подготовят к обеду. После завтрака, рассадка за телевизоры, каналов показывает всего несколько, а больше никому и не нужно. Не все поймут, что вообще тут делают и на что смотрят. Помывочный день по палатам. Обязательно по две палаты за день. Стригут, и бреют, если палата мужская. Пока одни санитары моют клиентов, другие вычищают палаты, меняют постельное бельё. В теории, должно быть время на занятия по рукоделию или общему развитию. Например, чтение свежих газет. Но уровень восприятия тут почти никакой, да и желания-времени на то не хватает у персонала. Кого уложили после завтрака в постель и не оставили скучать в зале, поднимают снова. Кто не ходит, тому обед прямо в железную кровать. Опять походы на унитаз, слом сопротивления для тех, кто не в курсе что вообще с ним делают. Иногда силовой, а как иначе, если уговоры не действуют? Если не водить в туалет, то вообще катастрофа: насущность дела, понимает от силы, жильцов, процентов десять.
Дальше время обеда. Затем, опять телевизор, и время ко сну. Так, из года в год…
Прошёл ознакомительный, пробный и не оплаченный день. Скорее от меня ожидали, что сольюсь, но я вопреки согласился идти в график, без всяких пауз на осмысление. Так, получил работу. Подмениться можно, если знать подход к коллеге. Так что, для операторской второй работы, место казалось удобным. Мне предстояло побороть лишь внутреннюю брезгливость, возиться с чужими отходами, идти на компромиссы, но я твердил себе, что миссия благородна.
Я был не во всём прав.
Вечером, за день перед сменой, опять болтался в окрестностях жилья. Понемногу запоминаешь лица. Тут, многие встречаются постоянно, а движение организмов в по булыжным улицам начинает давать картинку общей системы и законов этой жизни, где правила свои, хоть и во многом разные.
Познакомиться с женщиной, пригласить куда-то и завлечь в финале, не проблема вообще. Главное, не на пустой карман практиковать, иначе, фиаско. И потому, я не спешил. А дефицит социального общения тут скрасить можно хоть с кем. Охотников досуже поточить язык, тянет в центр. Я уже молчу про музыкантов и творческих попрошаек разной масти, облюбовавшей внутренний город — его неотъемлемой частью.
Станислав, парень рослый и хоть психиатрами натасканный на доброту, внешне похож на бравого и подтянутого солдата. Всегда здоровается, задаёт простые вопросы и уходит со словами, — «увидимся ещё». Боря, невысокий тугодум, что повторяет один вопрос по нескольку раз, переспрашивает после. Все они верят в Деда Мороза. Борис ждёт Деда Мороза в Локса, и просит в подарок сварочные очки. В них не болят глаза на солнце. Станислав вообще ни кого, ни о чём не просит, разве что немного конфет. Живёт где-то на Линиях в Копли. Пацанам, лет по сорок. Их тут не мало вообще, но в Старом городе эпизодически. Не всегда. Из всех, выделяется ещё городской алкоголик Сёма. Прохиндей высшего класса! Берёт юмором. Подходит, протягивает мне плюшевого медвежонка. Одной лапы нет, место затянуто нитью.
— Привет, друг! Помоги на лечение, а…
Народ смеётся, даёт на лечение мишки деньги. За спиной у Сёмы плакат с надписью на английском: «Пожалуйста, помогите! Мне нужны деньги на пиво и водку! Панки никогда не умирают!». И гоним он полицией за откровенность и понукаем и даже бит несговорчивыми, но всё также не унывает, бороздит по мостовой, как траулер эстонского пароходства по морю, и собирает свой оброк. При этом, человек умнейший, хоть и спившийся в конец. Все они делятся на тех, кто пьёт при возможности и не по малу, и других, кто не допустит этого вообще.
Сёма, добрый. За ним, чуть в отдалении идёт не редко стая тех, кто сам спросить денег не может. Хотя-бы потому, что не владеет языками. Сёма найдёт разговор с кем угодно. Когда-то, малышом, подворачивал к финнам: «виагра», синие таблетки такие. Нет? Да? Финны возвращались из-за моря, нередко специально, чтобы побить Сёму за обман и досаду. Его «виагра» сработать по назначению сил не имела, и заводила и без того понурых, северных мужиков в депрессию. Иногда, случалось и так, что после своей осечки они заставляли Сёмку квасить с ними алкоголь. Бухла имелось много, и мальчишка спился раньше срока.
Мы пили в Шнелли-парке. Сёма, утверждал, что на самом деле, кореец и смеялся, пуча свои голубые как небо глаза и теребя золотистые кудри давно не мытых волос. Именно в тот вечер, он поведал про странную легенду.
Похолодало. От водоёма тянуло сыростью. Свет фонарей осветил его пластиковый стаканчик.
— Ты это…. Как там, тебя? Про Олевисте знаешь уже?
— А что с ним?
— Плохо ему. Погиб он давно. Сорвался.
— В смысле? Зачем он так сделал? – я отхлебнул поверх колы без сахара. Домой идти не хотелось. Уютно так сидим хоть и зябко.
— Мало кто отважился на такую высоту лезть, шпиль достраивать. Нашёлся смельчак. Сказал, что работу исполнит, главное, никто имени чтобы не знал и не восхвалял героя. Ну, а наши, как всегда, обманули. Проследили, куда после работы пойдёт, и у окна подслушали, как жена его позвала. В последний день, когда работу выполнил, толпа его по имени кричать стала снизу. Олев, занервничал и сорвался. Подло так. Церковь на крови. Но это, знаешь, ни всё… Существует ещё история: про семь трупов… — Тут, Сёма сделал паузу. Потянул многозначительно опустевший стакан. Я заполнил.
— Звучит неприятно. – по спине будто ногтями повели…
— И все они при деле… Город на семи трупах стоит. – Сёма взмахнул содержимое в рот, — За упокой!
— Аминь.
— Там, значит, как… Когда до шпиля доходить стали, мужиков всего семь человек было. Руководил работами монах в красном. Разрешение от магистрата ему выдали, но с условием, что совать нос в личность архитектора не станут. Получается, что из Ватикана специально мастера прислали. Веришь, нет?
— Нет.
— И ладно. Олев уже после той истории появился. А вначале, семь работников. Когда кровельные дел окончили почти, их мастер отдал приказ кинуться вниз. Никто колебаться не стал. Как будто все готовы на жертву. Синхронно так, все за раз и без раздумий, представляешь! И внутрь костёла одномоментно. Ну, а красный монах просто исчез.
— И зачем так?
— А никто не знал тогда, — Сёма выпучил удивлённо глаза на вновь опустевший стакан.
— А теперь знают? – Я восполнил уровень.
— Теперь знают ни все.
Справедливая обожгла ему привычную глотку. Сёма молчал. Я дополнил, опорожнил остатки. Мой собеседник нахлобучил осадок отравы.
— Семь небес, семь дней творения, семь жизней, семь трупов, семь чакр, семь семян, семь Сём…
— Ты это чего? – я испугался его, внезапно изменившегося голоса. Кровельная сталь, жесть, звучала откуда-то изнутри его плотских стен, разносилась тусклым, гортанным эхом. Потухший алтарными свечами взгляд… Отступил на шаг к водоёму.
— А ещё, семь врат, семь кругов, семь искуплений, семь кровяных замесов с глиной. Там, глубоко под землёй… Ответы там! Объяснять тебе дальше?
Звучало это, как семь угроз, как семь расправ, как семь ударов, как семь залпов…
— Нет! – Я хотел бежать, но ноги заледенели от ужаса, что не расправить, не согнуть.
— Ну, — обычным голосом засмеялся переменчивый весельчак, и также легко вернулся в себя, — к чему мы там, Петька? У тебя ещё осталось чего?
— Нет! – я не могу унять страх.
— Ты чего такой? – Сёму переключили. Передо мной сидел всё тот-же, душа-рубаха-парень, готовый отдать последнее с себя. — Устал что ли? Тогда двинули. Я тебе ещё про Олевисте церковь ничего не рассказал.
— Нет! Не надо про Олевисте!
— Да? Ну, ладно. Может, в другой раз…
Я обрёл силы сделать шаг, другой, третий… Поспешил восвояси. Сёма же продолжил баражирование к «бермудскому треугольнику» трёх известных всем улиц.