1.
Я потянул за лист клейкой бумаги с казённой печатью и подписью. Это судебные. Под ним следы прежней; полицейской, а может из прокуратуры.
За моей спиной пристав.
— Можете войти. – Беспристрастный голос, сильный акцент. – Вот ключи вам.
Вставил наверно, со времён сороковых, а может и раньше, медный, длинный ключ. Провернул где-то внутри. Затем второй замок, уже современный. Железная дверь чуть скрипнула и открыла доступ ко второй, разбитой в щепу на уровне моей головы и вторым выстрелом чуть ниже живота. Замки второй двери не пострадали, в отличии от измолотой картечью древесины.
Крупные ядра промяли плоскость передней линии обороны, но железная дверь выстояла, не сдалась.
— Если всё в порядке, ничего не украли, то здесь распишитесь, — пристав явно спешил покончить с формальностями и уйти.
— Откуда мне знать, что тут вообще было… — почти про себя, ответил я.
— Подпишите, — он настойчивей кивнул листом.
Я подарил ему роспись, и вступил в коридор.
Часом раньше, участвовал в другом диалоге. Таком-же казённом и неизбежном.
— Вы принимаете наследство?
— Да, принимаю.
— Ознакомлены, с положением закона, при котором наследуете также и долги наследодателя? Эта сумма составляет одну тысячу семьсот два евро, два цента. Состоит из долгов по квартплате и коммунальных платежей. Других долгов на момент принятия завещания не установлено и возможные долги, объявленные позже, приниматься в учёт не будут и не могут быть с Вас востребованы.
— Да, принимаю также и долги.
Сумма невелика, по сравнению со стоимостью квартиры в самом центре Таллина. Старый город, улица Вене.
Я не хочу называть это нежданное наследство счастьем. Так думать, большое кощунство перед памятью дяди, — брата моего покойного отца. Обстоятельства его гибели окутаны мистикой и тайной, а следствие не привело к однозначному заключению. Да и сам я узнал о его смерти через заказное письмо от таллинского душеприказчика.
Утром позвонила жена на съемную в Сестрорецке квартиру, и сказала, что с почты принесли извещение. Пришлось ехать в Санкт-Петербург с тревожным сердцем. Я ведь полагал, тогда, что это она затеяла против меня вероломно, тяжбу по алиментам. Перед разводом, договорились, что оплаты на содержания Лида требовать с меня не будет, и дозволит видеться с дочей, когда захочу. Я сам буду решать финансовые издержки связанные с этим. Оставил им трёшку в Мурино, за которую ещё не выплатил последний взнос. Теперь там живёт Анатолий Геннадьевич, а платить должен я. Но я ведь дурила благородный, вильнул гордостью, и всё оставил. Решение на эмоциях и сгоряча. Но не будут об этом. План на будущее имелся, а зарабатывал я так, что через год-другой смогу частично восполнить потери. И там другая жизнь. Но судьба новая пришлась значительно раньше.
Там, в России, я индивидуальный предприниматель. Волк, которого кормят ноги и умение обращаться с камерой. Собственно, всё имущество которое сохранил, не считая одежды и предметов гигиены, так это: видеокамера, магнитофон, телевизор, да «Пентиум», что кряхтел, однако редакцию отснятого видеоматериала тужился, но вывозил, не в пример Боливару из известного рассказа О. Генри. Заказы на свадебное видео поступали всё реже, и я не прочь браться даже за похоронные съёмки, но и там, конкуренты всё чаще предлагали заказчикам цифровое качество, а я всё ещё работал с видеоплёнкой. Покупать новую камеру не на что. Откладывал по чуть-чуть, экономя на аренде маленькой однокомнатной квартиры в хрущёвской панельке. И вот, известие о наследстве. Это ещё и возможность перебраться жить в Эстонию, получить вид на жительство, пусть пока и временный. А что, в Таллине свадеб нет? Похороны не производят? Оператору место найдётся, посчитал я. На крайний случай, продам квартиру через пару лет, и вернусь с хорошими деньгами в Санкт-Петербург.
Дядю я помнил не то, чтобы ярко. Бывал у него в гостях ещё в советском детстве. Ездили с отцом и мамой летом, на прогретые солнцем морские пляжи и булыжные мостовые тихого, по сравнению с Санкт-Петербургом, и какого-то сонного, спокойного, пахнущего килькой и орущего чайками города. На улице Вене всегда кто-то ходит и что-то происходит, но автомобильного движения как по нашим проспектам нет и быть не может. Улочка входит в зону, сомкнутую некогда крепостными стенами, городскими стражниками на них, что сновали время-от времени за толщу башен в поисках тепла, укрываясь от холодного бриза. Так мне маленькому, разъяснял некогда дядя, любитель легенд и местных сказок. Относился он ко мне почти также тепло, как и отец. А потом, страну поделили, и дядя остался на территории требующей пропусков и виз. Своих детей у него не было, а я, редко интересовался как у него там идёт жизнь. За то, теперь камень в душе.
Попросту застрелился не в силах преодолеть одиночества и никчёмности: так ошибочно думал я, по пути в Таллин. В полиции объяснили, что перед смертью он держал в квартире осаду от мнимых врагов, которые, сменились вскоре Командой «К», аналогом нашего, питерского ОМОНа. А как иначе, если из окон первого этажа начинают палить из ружья во всё, что только движется. Дядя не пощадил и собственную квартиру, расстреляв двери и стены. Началась канонада глубоко за полночь. Людей снаружи почти не было и те, что стали очевидцами, посчитали что жизнь им дороже любопытства. Так что, старик никого не убил. На уговоры выкинуть оружие в окно и сдаться, не ответил. Первый этаж, и полицейские проникли внутрь с меньшим трудом, как если бы штурмовали второй или какой этаж ещё выше. Внутри обнаружили только труп. Экспертиза показала, что умер дядя от инфаркта.
К моменту, когда я получил письмо от нотариуса, брата отца кремировали и похоронили в общую могилу на песчаном кладбище среди длинных сосен, где всегда чистый воздух.
Кому смерть, кому второй шанс.
Я стоял посреди распечатанной собственности, пережившей бой данный предыдущим владельцем. Дверь предстояло менять, шпаклевать и красить вторую, да и всей квартире сделать потом ремонт, избавиться от пережившей полуторачасовую бойню мебели. Но всё потом. Когда пойдут первые заказы и капнут деньги. Сейчас, я просто навёл где можно чистоту. Покидал разруху в чёрные толстые мешки на двести пятьдесят литров. Отправил заодно в пакеты добрую половину пострадавших дробью книг. Рекошетило тут, не приведи Господь, на все три комнаты, кухню и коридор. Службы после, зашурупили окна толстой фанерой, и похоже намеревались поначалу заварить входную дверь, но всё-таки обошлись замками. Я наводил порядок под светом уцелевших ламп и мощного фонаря, купленного неподалёку, на улице Айа. Удивило наличие погреба. Я не мог вспомнить, чтобы дядя показывал мне его в детстве. По сути, вместилище представляло собой ещё один, подвальный этаж равноценный по площади, к тому-же его миновала стрельба, пощадили выстрелы. Вероятно, дядя обустроил это пространство самостоятельно и гораздо позже, наших к нему советских визитов.
Следователи двери аккуратно вскрыты при обыске, вещи внутри также аккуратно переставлены: тут, пара стульев, стопки ненужной макулатуры, от которой не избавились в течении многих десятилетий. Ещё, куча банок с вареньем, соленьем и мясными консервами. Свободного места с избытком. Похоже, дядя собирался пережить тут ядерную войну, не иначе. Тут-же, я нашёл старый бабиновый и при том, рабочий, магнитофон и катушки к нему. Имелся шведского производства военный велосипед, тронутый паутиной времени. Наверное, трофейный. И ещё, много-много катушек с киноплёнкой. Некогда дядя работал оператором на «Таллинфильме». Именно он, когда-то и зародил мой интерес к киноискусству, который перерос, впрочем, в уродливую ипостась жалкого свадебного видеографа.
Весь мусор с первого этажа я сгрёб и отнёс в гостиную, а подвал решил пока не трогать. Ведь со времени гибели дяди не прошло и сорока дней. Избавиться же от убитых военными действиями предметов, традиция не запрещала. Оконную фанеру снимать спешить не стал. Предстояла краткая поездка за инструментами и вещами в Сестрорецк, а оставлять окна без всякой защиты, глупость даже в культурной, цивилизованной европейской столице.
Спать я лёг прямо в одежде. Чистое постельное бельё? Хм… какое бельё можно считать чистым, вопрос очень философский. Я не хотел обижать своего старика-дядю. Естественно, я заменил комплект, вынув из шкафа какой-то запас, но назвать его свежим, не смог. От единственного дивана пахло старостью.
Не спалось.
Я слушал шум проходящих где-то за фанеренным окном, машин, шаги и смех прохожих. На стене мерно раскачивался маятник часов, середины века. Внутренняя тревога и будущая неизвестность, одержала верх, и я вышел на холодную, скользкую от льда и почти минувшего снега улицу. Высоко в небе сияли звёзды. Луна спряталась за острыми черепичными крышами домов. Ратушная площадь в какой-то полудрёме, все рестораны закрыты. Я ожидал, тут веселья и кипиша. На встречу выплыл невысокий, одинокий бродяга с хитрым прищуром, рыжущей даже в свете фонарей бородой. Одет в две куртки на распашку, кнопки вместо пуговиц, и то, ни все на месте. Вид плачевный.
— Привет! Ты вижу, местный. Не подскажешь где-тут посидеть ещё можно?
— Эй, подскажу конечно, — бедняга потянул грязной рукой по усам, смазывая текущую и вязкую зелень. А ты, между прочим, не мог-бы мне купить чего-то поесть? Я сегодня ещё ничего не ел почти. – Другой рукой, продемонстрировал мне зачем-то целлофановый мусорный, и не пустой пакет. Что внутри, я конечно не видел.
— Куплю конечно, а вот только сейчас-то, где?
— А тут, недалеко магазин круглосуточный есть. «Розовая пантера». И ещё, в другой стороне, «Третья нога». Нужно пройти.
— Я тебе лучше денег немного дам, так устроит?
Ну, не то, чтобы я хотел кормить этого чудака, но с другой стороны, тому явно сейчас не лучше моего. Ладно, от пяти баксов бедней не стану.
— Меня устроит.
— Доллары принимаете?
— Поменяю с утра, — заверил мужичок. – Меня Лёва зовут.
— Пётр, — не стал скрывать имя от случайного знакомства я.
— Ты из Санкт-Петербурга, видимо, да? – голос бродяги сеял христианское добродушие.
— Верно. Как угадал?
— Если не местный, то вариантов много, но самый верный, это Питер! Пётр из Питера. А ты, случайно не святой?
— Не святой, — я пожал плечами. — Так куда пойти советуешь, чтобы вашего пива выпить?
— «Лисья Нора» работает, это вон там, — Лёва кивнул куда-то в сторону, за стоящую на площади ещё с Нового Года, да так и не убранную ёлку. – Ещё можно в «Beer House» или «Hell Hunt».
— Выпьешь со мной?
— Не, я не пью совсем. Иначе плохо станет, — улыбнулся бородач, и потянул серую шапку со лба на затылок.
— Вот, так-так, и не пьёшь?
— Не пью. Иначе протянул бы ноги. А ты, Петя, пей. Иди в «Лисью Нору», там и кухня работает, правда вяло, не на полное меню.
Название «Лисья Нора», всплыло из далёкого детства. Я без труда нашёл это место теперь, и спустился в подвальное подземелье. Вот тут было по-настоящему здорово! Сводчатые доломитовые стены, настоящие свечи, музыка и вежливые официанты в белых рубашках, жилетках и галстуках-бабочкой. Заказал суп, и водки триста грамм. Меня тут не трогали и чужие не подходили. Чаевые я не оставил, но через, минут сорок уже был в своей новой-старой квартире. Пошатываясь и не включая свет, добрался до дядиного дивана, и блаженно увалился поверх. Уже отплывая в сон, услышал, как по квартире отчётливо кто-то заскрипел много веков назад высохшим полом. Шаги приблизились по коридору, достигли комнаты.
Быть такого не может! Я ведь, абсолютно точно закрыл дверь! Кто же тут ещё? Вместо того, чтобы приподняться и посмотреть, а лучше вскочить, встав в стойку, я лишь сильнее зажал глаза, притворяясь спящим.
В ответ кашлянули, тронули и подтянули куда-то стул.
— Петька, ты что ли?
Я узнал этот голос! Помнил с детства, и по редким телефонным звонкам. Перепутать невозможно.
— Я! – ответил криком, полным отчаяния и резко поднялся, успевая заметить, как таит во тьме силуэт дяди и уплывает как в туман его фраза:
— Ну, наконец-то…