Руна Шестая. Слухач

Семь утра, и душ. Поспешил уйти и покинул отель бледным: так, кратко отчиталась Олегу дежурная.

Душ был только холодным. Этого она знать не могла.

Спокойная, не злая ночь. В деле имелась интрига. Узнать бы, что произошло внутри опочивальни. Олег закипятил воду. Растворимый из Бразилии, «Grandos cafe express» и коричневая крышка поверх банки. Два кубика сахара.

Чего же ему в номере том? Щёлкнул кнопками. Техника дорогая. Пишет на катушку сверхмедленно. Скорость не обычная. Вся ночь на одной стороне. Скрипы, шелест, ещё звук кроватных пружин, деликатный и не агрессивный. Прерывистый храп. Интересно, в курсе ли не давешний собутыльник, про своё апноэ? Вторая кружка кофе. Сон продолжается. Затем, будто шаги какие, настойчивые, но далёкие. Идут где-то по коридору. Потом тишина, и невнятное мычание. Мается снами. Кошмары дело житейское, — понимал Олег. Затем, резкие движения и не сильный от падения звук. Будто с кровати на пол. И тихое после:

— Вой, мля!

Потом, журчит вода из-под крана. Чуткая аппаратура, записала глотки из стакана.

Коллега закон не нарушил по большому счёту. Не заплатил, так обещал и никуда не денется. А что в сухом остатке?

Олег стянул наушники. Грустно посмотрел на дно кружки.

Не получилась афера у Быченка? Но что вообще это было? А может… У Олега мгновенно выступил на лбу пот. Может то его проверка была? Ну, Быченок этот не совсем простой участковый, а человек засланный Седьмым отделом, допустим, для проверки как тут всё в его трудовой отчизне происходит? Или, тестировал микрофон в комнате?

Слухач выскочил из кабинета. Не дожидаясь лифта, промчался на четвёртый этаж…

Забеспокоился серьёзно уже наверху, в номере. Вдруг, тут закладка какая? Тайник… Часа два искал сантиметр за сантиметром. Тщетно. Вернулся обратно. Проститутку бы для ясности дела притащил, так ведь нет! Не было её, проститутки этой. Никого кроме мента районного и его ненужного апноэ здесь ночью не имелось. Нелепица какая!

Утром отзвонился домой. Здоров и жив. В порядке всё, Верочка. Люблю, не волнуйся. Дел много. Не скучай. Целую.

И быстрее, к Синильге. На стук, она сразу подошла и впустила внутрь. Прочитала многое по глазам.

— Ну? – потребовал Толян.

— Сейчас объясню. Ты прав. Это тоже я. Сработало значит. Только не перебивай. Это не нужно. И… может, выпьешь чего?

— Не. Хватит мне. Пока воздержусь.

— Ладно. Понял ты, что не шутки шучу. Уже хорошо. У кошки сколько жизней? Говорят, девять или семь. На самом деле, всё там по другому, но это придирки к истине. Словом, живу я очень не мало. Документы иногда приходится менять, под власть и социальные процессы.

Быченок приподнялся в кресле-качалке, и ведьма усадила его мгновенным словом:

— Слушай только. Суета, эмоции, всё потом. Значит был это, 1414 год, во славу Господня. А город назывался Ревель. Я и не жила тут. Если лошадь загнать, то часа за три до места доскачешь. Ну, тракт, сам понимаешь, ни современный асфальт, путь сложный. Стояла осень…

— Но, Синильга! Или, как там тебя!?

— Слушай, друг сердечный! Я тебе как есть говорю и да будет ясность. Обстоятельства диктуют. –Она спешила, выдыхала слова на эмоциях. — Значит, вот. Ливень стоял второй день. Вокруг, жидкая грязь. Кабы ни вода, ещё имелись бы шансы. Доминиканцы окружили лачугу. Молитвенный заслон такой, что не убежать. Мёртвая петля. По периметру лучники, дальше воины при алебардах. Ливонский Орден. Знали, что оборотень здесь. Только, попробуй докажи. Мне перекинуться так просто нельзя. Да и молитвы там не простые. Ну, вошли внутрь. Я бить их не стала. Только усугубила бы всё. Затем допрос и следствие. Ты, братец, Анатолий Константинович, за ответами пришёл, так что исповедь прими, дай высказать. Пытали не слишком сильно. Я правду не отрицала. Затем, суд и костёр. В городе никого по приговору жизни не лишали. Есть место нехорошее, Иерусалимская горка. Голгофа наша местная значит. Улица Виктора Кингисеппа. Тот смерть, тоже мученическую испытал, между прочим. Так вот, здание где теперь суд, раньше местом исполнения и была. Жечь в Ревеле могли и умели, только вышло всё иначе. Никаких там причащений и просьб. Я вины за собой не имела, крови на себя чужой не брала. Помогала людям, так ведь не со зла… За дни томления подготовилась к рывку. И когда факел поднесли, переметнулась кошкой, вторым телом своим. Что кошке тугие канаты? Выскочила и стремглав прочь. Они и поняли ни в момент. Потом заорали, да поздно бегать за вином. Ну, казнь, ни казнь. Однако, отповедь сделали тогда. Паршивый трактатишка, истрёпанная книга, «Ars moriendi». По-русски значит: «Искусство умирать». Там по серьёзному всё. Это веха. Отправной момент. С тех пор, чужие города и события долгие, тебе не столь актуальные. Длинная жизнь то человеком, то животным. Знаешь, животным хуже… Ну, да ладно, Толя. Лучше животным и живым, чем человеком и мёртвым. А ведь и такие ходят… С того времени, когда что-то сильное мне сделать нужно, иначе нельзя, как если кошкой. Обязательно в кошку вывернуться, понимаешь? Но это не так, что на раз и два. И не всегда на полную луну. Да ты, не поймёшь сейчас, ну и не важно. И вот, кошкой что увижу, то и скажу кому, да потом не запомню. Потому, по глазам твоим вижу, состоялось всё. А что говорила в ночь, и не узнала бы. Теперь, вот знаю. Мысли прочла. Ты, Толя действуй. Не тупи. Станешь великим ментом и пойдёт карта. Хороший ты человек, Толя. А теперь, иди.

Играли нервы. Поступить теперь как? Синильга не говорила брать ли кого-то ещё и нужно ли вооружиться. В пророчестве должны возникнуть дети, и тогда, никаких пистолетов, ибо себе дороже встанет. А что насчет банды, сколько их там и хватил ли в одиночку сил? Подумав, решил наконец, что всё важное уже сказано. Синильга обещала помогать ему одному, других имён не было и никого звать в лодку удачи не намекала. Ей теперь невозможно не доверять.

Улица Яаама, дом один. На углу здания уютный книжный магазин. Посещал его не редко, ещё в годы учёбы. Сейчас, не до того и проскочил мимо. На часах без пяти минут, и значит, не опоздал. Завернул во двор. Форма придавала уверенность. Кулаки сжаты, и готов держать удар. Всё тут мирно. И правда, песочница, играют во что-то дети. Наверное, он бывал в этом дворике и раньше, но ящик заполненный песком не мог вызывать интерес. Огляделся, перевёл дух. Расслабился слегка. Немного отпустило. Может, со временем где накладка вышла? Никого подозрительного. Сделал пару шагов к играющим ребятишкам, осторожно, чтобы не испугать. Присел на скамеечку. Краска старая, нужно бы освежить, надписи нехорошие перед тем, зачистить… Ещё раз, огляделся по сторонам. Полный штиль, ничего не происходит, никакого вихря приключений. Присмотрелся, во что играют дети. Бумажки раскладывают. Какой-то там у них магазин. Прилавок с камнями и песочными формочками. Синие бумажки. Много бумажек. И что-то вроде знакомое… Медленно поднялся, подошёл.

Ох, пляши- не горюй! Это… Это же, финские марки, «морковка»[1] едрить её! Купюры по десятке, и мужик поглядывает с них серьёзный. Какой-то финский достиженец. Ничего себе! Детки то, с валютой в крупных размерах играют! Песочек друг другу продают! Вон, пачки целые…

— Здравствуйте, дорогие. Как вас зовут?

Михкель, Света, Радик, не существенно.

— Вы откуда денежки взяли? – подколачивало сердце.

— Это не настоящие, — успокоила девочка-продавец, — игрушечные. Там дом, и мальчишки много таких из подвала принесли.

— Когда принесли?

— Только что. Недавно совсем. А дом рядом. Хотите? – она щедро протянула Толику упаковку.

— Эм… а показать где, можете?

— Можем показать, — с радостью быть полезными отозвались те хором.

— Конечно! Только, давай сначала все эти соберём вместе, и за другими сходим, — предложил волнительно старлей.

Дети возражать не стали. Набили немного с песком, в целлофановый и слегка дырявый кулёк из-под формочек и другой ерунды. Это ничего, что так.

— Мы играли. Пошли в сад за крыжовником. И там, окно открыто и нет никого. Посмотрели, — хвастался рыжий мальчишка, — а там куча таких. Ну, мы взяли. Так интереснее, чем с фантиками из под конфет.

— Ещё-бы! – сглотнул Анатолий. – Кто бы поспорил.

Сердце уходило в разгон с каждым шагом. Дом совсем близко. Приблизились со стороны дыры в заборе.

— А кто был то там?

— Я был, и Ренат тоже. Но он уже домой убежал, — давал чистосердечные рыжик.

— Значит давайте, обратно в песочницу. А ты, герой, побудь немного здесь. Я к дому, осмотрюсь, потом крикну тебе. И да, ты знаешь, где тут Школа милиции рядом?

— Знаю конечно, это же за несколько домов через дорогу.

— Вот и хорошо, — унимая пульс, выговорил Быченок. – Там сейчас кто-то обязательно есть. Если крикну, то бегите туда и расскажите как дело тут, и чтобы пришли мне помочь, ясно?

Рыжий затряс головой.

— А там, что бандиты?

— Вот и узнаем сейчас. За мной не ходи.

Пролез в дыру, и осторожно покрался по тропинке вперёд. По дороге попался разломаный на двое красный и испачканный землёй кирпич. Вложил его в руку.

Частный домик такой неприметный, доски в зелень, а в подвал окно не закрыто. Проветривают, как дрова сушат. Людей никого. Прильнул. Со света в темноту ничего не видать почти… Контуры, очертания, формовые ящики вон, из-под сметаны стоят, и не пустые… Знакомая бумага! Дальше, другая. Да тут, миллионы поди! И шорох ещё сверху. Скрип половиц. Кто-то ходит по этажу. Не пустой дом. Старлей вжался к стене, и осторожно отступил обратно к забору. Мальчишка ждал.

— Ты, давай-ка, как учил. Беги в Нымку…

— Куда? – шепнул вовлечённый в тайну рыжик.

— Ну, в Школу милиции. Скажи, что старший лейтенант тут помощи просит. Что дом с бандитами и пусть бегут сюда быстрей.

Мальчуган кивнул согласно, попятился, и припустил прочь.

Если сложится, минут через десять максимум, будет поддержка. Главное, поверили бы. А что, не поверить? Всякое бывает…

Вернулся под дом, в руке пол кирпича, в другой, пакет с валютой. Пробрался к крыльцу. Ступил ногой, и в тот миг услышал слабое из форотчки:

— Шухер! Мент там стоит.

— Что ты чешешь, где?

И тут, пока внутри не сгруппировались, не приняли решений, Быченок перемахнул вперёд и налёг на дверь. Открыта!

С разворота шибанул оцинкованный таз, купель детскую, та звякнула при падении. Кто-то отпрянул вглубь.

— Милиция, руки вверх!

Не то чтобы у Быченка не проскочила мысль забрать добычу себе. Но обстоятельства сложились бы не так хорошо. Во-первых, его навели на валюту Силы, во-вторых, другие силы, не позволили бы забрать всё, а довольствоваться одним дырявым пакетом, он бы не стал. Да и потом, его видели дети. Все обстоятельства вырезали его из событий благородно, будто мастер по дереву тешит из кедра бюст великого героя.

— Я тебе дам сейчас вверх! – прохрипел негодяй в драной майке, но с твёрдым взглядом. В руке пистолет. – Фролик, давай ко мне! Куда зашкерился так? Он тут один! Ты ведь, один здесь, ментяра?

Медленно потянул руку вперёд, готовясь к нехорошему. Сейчас мгновение, и нет его, Быченка уже среди нас, а только тело рухнет поблизости той купели. Но в ту секунду, в форточку открытую, с улицы махнула кошка, серая и полосатая как во сне. Не кошка даже, а молния, и тень! Прямо оттуда второй прыжок в лохматую голову. Фырчание и противный рык. Когти яростно обрабатывают и затылок и лицо.

Стрелок отвлёкся, заорал, попробовал попасть ручкой по телу беспощадного агрессора, но не смог и рубанул по черепной кости. Ступил без разбора вперёд, наткнулся на табурет и полетел через него дальше. Вряд ли та стрельба была осмысленной, скорее на инстинктах. Она могла бы даже отпугнуть обычную кошку, не будь та, диким перевёртышем. Пуля ушла в стену, вторая настигла подоспевшего на помощь Фролика, отсекая мизинец на левой руке. Потеряв ко всему чужому интерес, подельник схватился здоровой рукой за повреждённую кисть. И в ту же секунду заполучил промеж зубов носком твёрдого, но штатного ботинка от фабрики «Скороход». Что-то неприятно хрустнуло и причмокнуло. Быченку показалось, что от его удара у Фролика с осанок соскочила челюсть, и не ошибся. С нижней частью лица, у негодяя было теперь всё очень плохо, но в целом, несравненно картина лучше, нежели у подельника с пистолетом…

Потеряв сознание, тот лежал, понурившись некогда лицом, в пол. Кошка также мгновенно отскочила обратно к окну и спрыгнула по ту сторону. Быченок откинул ногой пистолет в угол.

— Кто здесь ещё?

Стрелявший не подал знак, а Фролик, пытался было выдавить невнятный звук порванным языком. Старлей понял, что это скорее жалоба, нежели ответ на волновавший вопрос.

Как-то, без особой возни и драки, преимущество в поединке перешло милицейской силе. Дух противника подавлен. Быченок выглянул в соседнее помещение. Всё чисто, и дальше тоже никого. Срезал столовым ножом бельевую веревку, и связал запястья мужику в изодранной ныне по страшному майке. На лицо его смотреть просто жалко и отвратительно до тошноты. Второй, тянул руки сам, демонстрируя увечья и должно быть намекая, на оказание помощи. Быченок как есть, перетянул их вместе, и тем остановил кровь. Осмотрел место сражения. Нехитрая закуска, куча пустых бутылок, есть и полные, но еще и грязная посуда. С улицы беспокойно крикнули:

— Дома есть кто?

Голос властный. Так, могут только менты. Случайный путник желавший попросить воды или хлеба, выбрал бы иной тон.

— Есть. Только осторожно заходите. Я старший лейтенант милиции, задержал двух преступников с оружием. Дверь открыта. Опасности нет.

И тогда, коллеги повалили внутрь. Завертелась оперативная суета, с понятыми, криминалистами и медиками. Всё, как это показывают иногда по пятницам в «Экране приключенческого фильма».

Для курсантов, Быченок, устроил хороший практики день. Вот только жаль в сердце деньжат, «морковки» этой финской. Её тут нашли до безобразия много.

Домой не отпустили сразу, но задержали рапортами и пересказами обстоятельств. Обещали два дня отпуска, премию, а также просили никуда город не покидать, но на звонки по телефону отвечать, как можно быстрей…

Куда же ты денешься…

Дело приняло оборот и пошло, ну, вы и сами понимаете, куда.

Легла путёвая карта.

[1] В просторечии «морковкой» именовали финские марки.

Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *